Долгие ночи - Страница 20

И поделом, он причинил — вольно или невольно — столько боли, что должен за это расплатиться собственным страданием. И Мэтью был готов, но не желал смириться с мыслью, что Элис для него потеряна. Если он постоянно будет рядом, если окружит ее заботой и вниманием, то, может быть, когда-нибудь…

Объявили посадку на рейс до Лондона. В самолете Элис устало откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Она сейчас хотела только одного: уснуть. Потому что тревога за Элизабет и чувство вины совершенно ее измучили. Мэтью осторожно коснулся ее плеча.

— Ты в порядке?

Его голос дрогнул, или ей показалось?

— Да, все нормально.

Она была благодарна ему, но прежняя обида никуда не исчезла. Элис не собиралась в очередной раз попадаться на ту же удочку. Скоро они расстанутся, каждый пойдет своим путем, и вряд ли их дороги пересекутся снова. Мэтью ожидают новые встречи, он ведь не может без женщин. А Элис… Если она все-таки решится сохранить ребенка, то уж точно постарается сделать так, чтобы Мэтью никогда о нем не узнал.

Потому что если из благородных побуждений он все-таки захочет признать свое отцовство, это ничего не изменит. Жить рядом с человеком, который не любит тебя, — еще большее мучение, чем вообще не видеть его. А Мэтью никогда не заговаривал о своих чувствах к Элис. Они не могли стать друзьями: их слишком сильно тянуло друг к другу. Но и семейной пары из них тоже не получилось бы: два разных характера, две противоположности, при соприкосновении которых произойдет взрыв.

Что же делать? Как выбраться из этой ловушки? Элис вздохнула и открыла глаза. За иллюминатором серели тучи, похожие на холмы, солнце даже не проглядывало. От этого настроение только ухудшалось, хотелось заплакать, почувствовать себя слабой и беззащитной, прижаться щекой к плечу Мэтью…

Но Элис понимала, что никогда, как бы плохо ей ни было, не позволит себе такого. Привычка все проблемы решать самостоятельно, не ища помощи у других, не давала потерять над собой контроль. Элис вспомнила, с каким презрением Надин и остальные сотрудницы журнала отзывались о женщинах, попавших в зависимость — душевную или физическую, — от мужчин. По мнению Надин, такие представительницы одного с ней пола не заслуживали ни жалости, ни снисхождения.

Что может быть ужасней участи домохозяйки, чей мир ограничивается кухней и детской комнатой, а мысли — лишь тем, как ублажить мужа? Она не знает другой радости, кроме как раз в неделю сходить с приятельницей в кино, о парикмахерской или салоне красоты вспоминает только тогда, когда супруг начинает проявлять повышенное внимание к длинноногим блондинкам, и считает верность главной добродетелью.

В редакции ориентировались совсем на других женщин: уверенных в себе, сильных, идущих к цели напролом. В их жизни мужчины занимали далеко не первое место и не значили почти ничего. А уж страдать из-за кого-нибудь, терзаться сомнениями или мучиться от ревности считалось чем-то постыдным, как болезнь, которую надо тщательно скрывать от окружающих.

Поэтому Элис даже не с кем было посоветоваться. Обратись она к Сандре или Надин с вопросом, оставлять ли ребенка, те, не задумываясь ни на секунду, дали бы отрицательный ответ. Но Элис еще не превратилась окончательно в амазонку, да она в глубине души и не хотела этого. Подчиняясь неписаным законам «Золотой орхидеи», она пыталась выработать в себе защитный рефлекс ко всему, что было связано с любовными переживаниями, но так и не смогла.

Да, она спокойно обсуждала с сотрудницами недостатки мужчин, смеялась над их глупостью и самоуверенностью, утверждала, что карьера важнее всего, но до конца не верила в это. Потому что с детства мечтала о большой семье и своем доме, где царили бы радость и нежность, о детях и верном заботливом муже, который будил бы ее по утрам поцелуем… Но сколько женщин на свете мечтают о подобном маленьком счастье, а остаются ни с чем.

Усталость сморила Элис, и Мэтью, прислушиваясь к тихому дыханию, осторожно укрыл ее колени своей курткой. Он ничем не мог помочь, и эта беспомощность причиняла боль. Для семьи Пристли он всего-навсего бывший врач Элизабет, и за прошедшие годы о нем, наверное, попросту забыли. Питер, отец Элис, был весьма удивлен, услышав его голос в телефонной трубке. Что ж, этого следовало ожидать. Мэтью беспокоило другое: как произойдет встреча с Кэтрин, не станет ли она снова возвращаться к тем непонятным и странным отношениям, что связывали их прежде.

Для Элис это было бы неприятно, и к чему причинять ей лишнюю боль, особенно сейчас? Но оставить ее в одиночестве Мэтью не мог, не хотел. Глядя на бледное лицо с полураскрытыми губами, он едва удерживался от желания поцеловать ее. Эта нежная кожа, усыпанная крохотными веснушками, словно звала прикоснуться кончиками пальцев, разгладить едва заметные морщинки в уголках губ.

Мэтью приподнял руку, но так и не решился дотронуться до спящей Элис. Имеет ли он право надеяться? Он, кто не раз ранил ее сердце обидами, кто не находил в себе смелости признаться в любви и оправдывал свои проступки неудачно сложившимися обстоятельствами? Невозможно всю жизнь полагаться на свою счастливую судьбу, когда-нибудь она обманет. Мэтью с горечью усмехнулся: он сам все испортил. Если бы еще тогда, в Лондоне, он дал понять Кэтрин, что ей не стоит строить радужных, но неосуществимых планов… Но теперь слишком поздно: страницы не перепишешь, и, значит, остается только ждать.

Элис проснулась от резкого толчка и вскрикнула: ей показалось, что самолет падает вниз со страшной скоростью, уши заложило, дышать стало трудно.